Это как, выросши и вдруг получив возможность есть конфеты в любое время и в любом количестве, на завтрак и среди ночи, вдруг понимаешь, что тебе их больше не хочется… Не могу сказать, что мне не хочется секса. Но в его экранном варианте пропало искусство, что ли. Всеобщая разрешенность и вседозволенность сняла с него главное – вуаль таинственности, а это всегда, всегда (!) добавляло эротизма.
— С кем тебе больше нравится в постели: со мной или с ней? – парень лет 15-ти стоит надо мной в метро. Он держится за поручень, повиснув надо мной и двумя своими друзьями, девушкой и таким же юным парнем. Если честно, тогда у меня даже не было желания, улучив момент, повернуться, чтобы с интересом изучить лицо бисексуала.
Я просто подумала, что, наверное, мы ее наконец-то добились. Той сексуальной свободы, фундамент которой был заложен еще на условном Вудстоке. Наверное, они, зачинатели и тогдашние сексуальные диссиденты как раз об этом и мечтали: чтобы вот так, с легкостью, среди бела дня, публично обсуждалась сексуальная жизнь. При этом не за спиной обсуждалась, а открыто задавались вопросы партнерам.
Значит, мы ее таки добились? Той сексуальной свободы.
С чего все начиналось
Она смотрит на него сквозь полуопущенные веки. Ей не надо ничего больше делать, хватает лишь томного взгляда и хриплого голоса, которым она будто припудривает это энигматичное настроение. Он смотрит на нее и не может отвести взгляд. Он не знает, что с ним происходит. Он не может объяснить это ощущение, которое окрыляет его. Он не может назвать его вслух. Он… Кажется, сейчас, сейчас… А потом он лезет в карман и находит там ее трусики. Все. Всплеск. Это и есть финал. Он кончил, сегодня подумали бы мы, когда уже можно называть вещи своими именами. Но во времена, когда Лола пела хриплым голосом со сцены, а Рат завороженно следил за каждым ее движением, это было непозволительно. Дальше была ночь любви, а потом свадьба – все, как положено.
Тогда, в 30-ом, когда немецкий «Голубой ангел» вышел на экраны, фильм был подвергнут цензуре. Его даже запретили в некоторых американских штатах (казалось бы, да?). Это откровенно эротическая притча – вынесли вердикт. Не помогла даже Марлен Дитрих, которая сыграла главную роль Лолы. Именно ее трусики исторг из кармана возбужденный Рат. Сейчас это кажется ха-ха смешным. Но тогда, в 30-ые, нужно было оправдываться за свои поступки, даже если они не были опрометчивы. Позже Дитрих в автобиографии напишет, что была шокирована сценарием «Голубого ангела». «Не забывайте, я была хорошо воспитанной немецкой девушкой», — попробует обелиться она.
А вообще удивительно, откуда появилась такая ханжеская реакция, если сексуальная революция (пусть немного робкая) произошла еще в 20-ые. Тогда же в разных странах вовсю открывались нудистские пляжи. Ну, допустим, та сексуальная свобода была будто тестовой, только для самых отчаянных. Но в 60-ые, когда представили оральный контрацептив, женщины будто отпустили себя на свободу. Сексуальную свободу, разумеется.
Та революция будто открыла настежь ворота. И окрыленные новой силой девушки кинулись врассыпную, собирая плоды чувственности – той любви, что дарит оргазм. Оказывается, это не только про нежности, прошепченные на ушко и не покусывание этого самого органа. Это еще и взлет на самую вершину крыши мира и стремительное падение вниз. Одним словом, девушки открыли для себя высшую степень вожделения. И решили этим открытием вдоволь насладиться, пока не придет очередной цербер и не закроет перед ними ворота в рай.
И к чему все пришло
С появлением стриминговых платформ мы будто выдохнули и начали свободнее себя чувствовать. Казалось бы, над тобой не стоит цензор с битой и не бьет по рукам, когда ты засовываешь руку в трусы, чтобы удовлетворить себя. Все намного проще, давно доказано, что онанизм никаким образом не влияет на физиологию и не сказывается на будущей сексуальной жизни с партнером. Наоборот, может, это и не плохо исследовать свое тело перед тем, как запрыгивать на волну соития. Об этом еще в первом сезоне «Полового воспитания» рассказали. И сказала, между прочим, сексолог. Так что стоит поверить.
Но… Что-то пошло не так. Такое ощущение, что долгое ожидание (читай, воздержание) сыграло с нами нехорошую шутку. Вокруг сплошной секс, тема секса эксплуатируется везде — и в рекламе, и в новых клипах, и в политических роликах, и в последних фильмах, которые увезли с фестивалей и кинопремий главных львов и золотых рыцарей с мечом. Ну просто везде. И нельзя сказать, что показательный секс как-то раздражает. Но не возбуждает он, что ли.
Это как, выросши и вдруг получив возможность есть конфеты в любое время и в любом количестве, на завтрак и среди ночи, вдруг понимаешь, что тебе их больше не хочется… Не могу сказать, что мне не хочется секса. Но в его экранном варианте пропало искусство, что ли. Всеобщая разрешенность и вседозволенность сняла с него главное – вуаль энигматичности, таинственности, а это всегда, всегда (!) добавляло эротизма.
Точно! Сейчас я поняла: у нас есть вседозволенность, мы можем эксплуатировать тему секса как угодно: с юношей, со взрослой женщиной, с двумя мужчинами и одним трансгендером. Ну, прям все возможно, все разрешено. Вот только эта смелость и вседозволенность убрала важный сексуальный аспект – эротику. Где эти чувственные кадры Бертолуччи, где проказник Тинто Брасс? Когда вы в последний раз видели на экране хорошую эротику? Я, например, не могу назвать ни одного режиссера, который снимает добротную эротику. Никто не пришел на смену Брассу. Хотя, сейчас я могу ошибаться.
Мы не справляемся с этой свободой. Все-таки хотим хоть что-то запретить или, на худой конец, контролировать
Окей, хрен с ней, с эротикой. Говорим о жизни, а не о кино. Получив сексуальную свободу, пусть не всеобъемлющую, но все же достаточно полную, мы остановились, почесали затылок и подумали: а дальше, что? Вот мы шли к чему-то, шли, с чем-то, поглаживая чью-то задницу, боролись, что-то, на ходу раздеваясь, отстаивали… А дальше, что? Просто остановиться мы уже не можем, нам нужно действие, тело просит движения, чтобы не закиснуть. И мы придумали, чем себя занять.
Мы решили потихоньку закручивать гайки. Ну, не сидеть же сложа руки, честное слово. Так мы начали обвинять мужчин в объективации. Подожди, но ты же сама выложила сиськи на стол, ты хотела, чтобы я продолжал смотреть тебе в глаза, в недоумении задаются вопросом мужчины. Или это какая-то сексуальная ролевая игра? Это она! Сами до конца не понимая, чего же они на самом деле хотят, отвечают женщины.
Кажется, мужчины еще никогда не были так напуганы, как при этой всеобщей сексуальной свободе. Вот сейчас они буквально задумались над вопросом, чего хотят женщины. Посмотреть и восхититься или сделать вид, что ничего не заметил? Отметить комплиментом или, отвернувшись, сухо поздороваться? Ау, женщины, чего мы хотим от этой свободы? Простого бытового такого авторитаризма? Вот с этим я пока не могу разобраться. А так…
Так с кем тебе больше нравится в постели: с подружкой или с тем трепетным блондином? Тогда, в метро, я вышла раньше, так и не услышав ответа. Я стояла не эскалаторе и думала, отвечай, милый, пока у тебя есть такая возможность.
